Сон разума рождает чудовищ. Сон разума рождает чудовищ – Франсиско Гойя
«Сон разума»
«Когда разум спит, фантазия в сонных грезах
порождает чудовищ, но в сочетании с разумом
фантазия становится матерью искусства и всех
его чудесных творений»
Франциско Гойя
Когда ночами разум засыпает
Неведомо откуда, чем порождены,
В мозгу уснувшем призраки всплывают
Как отзвук боли, смерти и войны.
Они роятся, все чернее ночи,
Движенья быстры, остры и страшны,
В пространстве сером разрывают в клочья
Остатки первобытной тишины.
Беззвучный крик их содрогает стены
Врываясь в душу, сердце холодит,
Страшит угрозою неведомой измены,
Наплывом адских сил страшит.
В их вихре вижу мелких бесов,
Они восходят, тают в вышине,
И Вий встаёт из под земли завеса,
Глаза закрыты в вечном сне.
Рассвет все ближе, и грохочет город,
Все просыпается, и разум пробужден,
Мечта, фантазия возносят гордо
Высокое искуство в небосклон!
Рецензии
Добрый день, уважаемая Светлана Николаевна! Спасибо за сочувствие, это так важно в наше время. Мне, конечно, сны приходят иногда детективно мистического содержания, но я выработал привычку их забывать. Стараюсь не вспомнить. Через какое-то время остется только неприятное ощущение. Кроме того, мой лирический герой такой своевольный фантазер!
Еще раз спасибо за визит и отзыв, здоровья вам, с уважением и симпатией, А.Г.
Мне лет пятнадцать назад тоже такие детективные истории снились, причем, во всех я главной героиней была: рассказывала своей подруге, она историк, образовеннейший человек, посвятившая себя науке, советовала записывать... Не было времени... Теперь не снятся... А время есть!
Были времена, когда я не пытался забыть сон, наоборот, я пытался его фиксировать. И я их помню и сегодня. У меня они носили отрывочный характер: погони, где я порой летал, анфилады залов с оживающими изваяниями, пропасти, в которые я должен прыгнуть, знаю, что безопасно, но не могу. И что с этим делать?
Меня научила одна старая бабушка: если приснился кошмар, никому не рассказывай, подойди к окну и посмотри вдаль... Теперь жалею, то что снится - не помню... Рассказала об этом своему знакомому, он - психотерапевт в госпитале, он одобрил этот метод...
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру - порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
/ / Описание картины Франциско де Гойя «Сон разума рождает чудовищ»
Франциско Гойя - знаменитый испанский художник второй половины 18 - начала 19 вв., представитель эпохи романтизма, придворный живописец. Свет и жизнерадостность в его картинах первого периода творчества сменились с годами на мрачное видение негативных сторон жизни.
В 1799 году свет увидел офорты под названием «Капричиос» (ит. сapriccio - каприз), серию мрачных картинок. Эти изображения не имели ничего общего с полотнами, написанными при дворе. Ходили слухи о некой непонятной болезни в 1792–1793 гг., которая повлияла на мировоззрение Гойи, и следствием её стала глухота художника.
Офорты «Капричиос» основывались на соединении фантастических фрагментов снов и сатирического изображения современной жизни. Однако сатира была доведена до такого гротеска, что создавалось впечатление, будто художник поставил цель излить свою желчь, а не обличить пороки общества. На альбом «Капричиос» инквизиция наложила вето, но до сей поры эти произведения в людской памяти живее, чем другие шедевры Гойи: постарались представители декаданса и модернизма.
Одна из работ «Капричиос» - «Сон разума рождает чудовищ» (1797). Название рисунка - испанская пословица. Гойя пояснил, что фантазия в сочетании с разумом создаёт чудесные творения искусств, но фантазия при спящем разуме порождает только чудовищ.
В центре рисунка - заснувший за столом человек. Он сидит на стуле, уронив голову на стол и закрыв лицо руками. Под локтем его лежат листы и художественные инструменты. Вероятно, автор запечатлел себя во время глубоко сна. Позади спящего слетаются совы, другие хищные птицы, летучие мыши простёрли над ним тёмные крылья, у ног его лежит большой зверь, напоминающий кота. На первый взгляд птицы как птицы и зверь как зверь, но в этих животных есть что-то отпугивающее, инфернальное. Их глаза горят откровенной злобой и ненавистью.
Возможно, эти сущности присутствовали в жизни Гойи не только во сне, и он измучен ими. Художник, однако, настаивает, что эти чудовища - результат неработающего разума. Так он говорит о необходимости контроля над умом, над эмоциями, чтобы не допустить появления фантазий такого рода, овладевающих сознанием человека. Возможно, изображённые монстры - олицетворение страстей и пороков человеческих.
Высоко над головой спящего - темнота. Именно оттуда, из темноты, появляются эти зловещие видения, слетаются один за другим. Мысль человека связана сном, воображение безудержно, чем пользуются потусторонние силы, стремящиеся вторгнуться в независимое рациональное сознание. «Сон разума» - художественная аллегория, взывающая к здравому смыслу.
Вряд ли душевно здоровому человеку захочется долго разглядывать эту картинку. Гойя гениально изобразил хищные морды адского зверинца. Возникает желание, отдав должное его мастерству, переключиться на что-то более весёлое. Не стоит долго вглядываться в бездну, иначе она посмотрит на тебя.
«Сон разума рождает чудовищ» (исп. El sueño de la razón produce monstruos ) - испанская пословица, фабула известного одноименного офорта Франсиско Гойи из цикла «Капричос ».
Согласно бытовавшему в те времена представлению, живопись и графика являют собой некий доступный для всех и всем понятный всеобщий язык (исп. idioma universal ). По первоначальному замыслу Гойи офорт должен был называться «Всеобщий язык». Однако это название впоследствии показалось ему слишком дерзким, и он переименовал свой рисунок в «Сон разума», сопроводив его следующим пояснением: «Когда разум спит, фантазия в сонных грезах порождает чудовищ, но в сочетании с разумом фантазия становится матерью искусства и всех его чудесных творений» . Воображение в сочетании с разумом производят не чудовищ, а чудесные творения искусства. А чудищ, по всей видимости, порождает не само воображение и не сам по себе разум, но именно сон последнего.
Разум призван к бдительности, которая сдерживает навязчивые фантазмы, которые немедленно овладевают сознанием человека, когда сном ослаблена цензура рассудка над чувствами и воображением. Во сне человек мыслит не точно, и это позволяет утверждать, что во сне он оказывается захвачен игрой собственного воображения, результат которой представляется чуждым и опасным вмешательством неких сторонних сил, посягающих на суверенитет рационально структурированного сознания. Подобный ход мыслей превратил художественную аллегорию в аргумент в пользу незыблемых полномочий «здравого смысла».
В настоящее время фразу используют, чтобы подчеркнуть негативный результат необдуманных действий.
Напишите отзыв о статье "Сон разума рождает чудовищ"
Примечания
Литература
- da InfoGoya96, esposizione virtuale, a cura di: Università di Saragozza e Institución Fernando el Católico.
- Helman, Edith (1983), Transmundo de Goya, Madrid: Alianza Editorial. ISBN 84-206-7032-4 .
- Frederic Chordá, (con le immagini dei disegni preparatori e della prova di stampa), 2007
Ссылки
Отрывок, характеризующий Сон разума рождает чудовищ
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
Российские вузы всегда, во все времена - со времен учреждения Московского университета почти 300 лет назад - были средоточием знаний, мысли, мудрости, лучших научных и творческих сил, благодатным полем для вызревания научной идей и открытий, взращивания талантов, прославляющих Державу. Сегодня далеко не обо всех институтах и университетах можно это сказать.
За четверть века новейшей российской истории число вузов увеличилось в десятки раз, и едва ли не на столько же упал престиж высшего образования, звания студента, вузовского преподавателя, профессора. Институт можно открыть чуть ли не в квартире. Дипломы печатаются на ксероксе, а «корочки» продаются в метро. Многие вузы, в том числе и государственные, стали конторами по зарабатыванию денег.
Все это - увы, несомненные признаки упадка не только российского высшего образования, но и проблем общества в целом. Общества, которое все меньше нуждается в культуре, науке, образовании, образованных людях. И вот уже из выступлений ряда руководителей государства становится известным о планах Правительства урезать 40% бюджетных мест в вузах в 2017. О существенном сокращении госпрограммы «Развитие образования» и доли расходов на образование в общем объеме бюджетных расходов. О том, что стране нужны лишь 35 процентов специалистов с высшим образованием.
Что если учитель хочет больше зарабатывать - пусть уходит в бизнес.
Ректоры вузов в большинстве своем стали заложниками ситуации: клерками, послушно выполняющими волю чиновников. А тех, кто пытается отстоять позицию своего вуза, своего цеха; не боится высказать несогласие с чиновниками и беспокойство за будущее отечественной науки, образования и культуры - не стесняясь, увольняют (примеры известны).
А что студенты? В былые времена они стремились к знаниям, ныне в большинстве своем - к тому, чтобы получить ту самую «корочку», «бумажку». Ради нее готовы просиживать сколько угодно времени, терпеть любые тяготы. Надо - и всё тут. То же касается и диссертаций.
А между тем «реформа» РАН признана провальной. Расходы на науку, как и на образование и культуру, постоянно урезаются. И по-прежнему молодые ученые, специалисты, музыканты уезжают за рубеж. Их можно понять, ибо на родине условия для прогресса, для творчества не меняются к лучшему, все радужные планы разбиваются о суровую реальность («Денег нет!»), а перспективы все более туманны.
Вот такой образовательный «Дом-2». «МО» публикует заметки профессора одного из вузов России.
Франсиско Гойя Капричос. № 50 «Сурки» (Тот, кто ничего не слышит, и ничего не знает, и ничего не делает, принадлежит к огромному семейству сурков, которые ни на что не годятся)
Мои умные дети частенько попрекают меня непрактичностью и нерачительным отношением к собственной жизни. Я, обученная математике, не пошла в банкиры; знающая русскую словесность, не вступила на политическое поприще; понимающая толк в хорошей еде, не стала ресторатором - ну, и так далее. А стала я всего-навсего профессором и в результате из всех благ смогла дать им только умение учиться.
Но ведь когда в восьмидесятых я задумывалась о карьере, быть профессором было не только интересно и почетно, но и очень практично. В самом деле, занимался профессор любимым делом; работал с виду совсем немного (часа эдак три в неделю), а зарплату получал как норильский шахтер; мог позволить себе кооператив в центре города и дачу на Волге, а за отпускными приходил в кассу с чемоданчиком – в портфель деньги не поместились бы. Профессоров уважали, их почитали, о них рассказывали легенды, каждый из них был уникален, неповторим и поэтому любим.
Сейчас все совсем иначе, и профессором имеет смысл быть только в том случае, если ты кто-то еще: чиновник, депутат или, скажем, директор театра. Становиться просто профессором сегодня не стоит.
В плену бумаг
Во-первых, быть профессором теперь совсем неинтересно, потому что отныне не интеллектуал он, а клерк, бумагомаратель. Профессуру замучили (хотя просится другое слово) никому не нужными списками, сведениями, рейтингами, анкетами, портфолио, программами, планами, планами по поводу планов, отчетами, отчетами об отчетах - благо, наша бумажная промышленность, как и прежде, работает отлично. И так много приходится нынешним профессорам писать всякой регламентированной чуши, что заниматься научными изысканиями, работать над книгами, общаться с себе подобными, да что там – просто думать совсем некогда. Горам макулатуры, которые выходят из-под пера нынешнего профессора, может позавидовать любой параноик-графоман. Любая кафедра, всякий вуз - давно уже контора, которая все пишет и пишет. А где бумаги, там и чиновники, чтоб проверять. И над каждым проверяющим есть свой проверяющий, а над тем - надзирающий, тридцать тысяч одних начальников над начальниками. И все они поучают, рекомендуют, проверяют, стращают и строго наказывают тех, кто пишет мало и неприлежно. Скрип перьев разносится над нашим образованием и скрежет зубовный всех, усердствующих в бумагомарании!
Нас не уважают
Во-вторых, вузовским профессором быть теперь совсем не престижно. Профессоров больше не уважают, и на это есть веские причины. Народ, и не без основания, убежден, что докторский диплом, как и любой другой, сегодня можно купить или добыть его каким-то иным способом, далеким от научных изысканий. Действительно, в стране, в которой так низок уровень образования, а продается практически все, далеко не каждый профессор поражает знаниями по своей специальности; не всякий является мыслителем, эрудитом или даже просто хорошо образованным человеком; не все получили свои дипломы по научным заслугам. И снова вперед выступает делопроизводство: при том количестве бумаг, которое надо оформить для того, чтобы стать кандидатом или доктором наук, многие научные таланты предпочитают тратить время и силы не на оформление диссертационных дел, а на любимое дело, и от степеней и званий бегут, уступая профессорское место тем, у кого амбиций больше, чем способностей. Некоторые считают, и тоже не без оснований, что не только профессор может купить свои дипломы и аттестаты, но и у него можно купить многое: и оценку, и научную экспертизу, и научное руководство, и диссертацию. Что греха таить, и это случается, потому что в стране, где продается все, продается и это. Но что вы хотели, граждане? После того, как образование на государственном уровне было объявлено услугой, сеятели разумного, доброго, вечного уравнялись с официантами, таксистами, портье и разносчиками пиццы, которые, конечно, люди хорошие, но живут на чаевые. Но даже всамделишного и честного профессора в нашем отечестве не уважают. Профессора следует уважать за знания и дарования, а в России, где горе от ума, далеко не у всех собственных знаний достаточно, чтобы ценить чужие…
За чертой бедности
В-третьих, профессором быть невыгодно, даже накладно. Профессорские зарплаты сегодня сравнимы с пособиями мексиканских безработных, а работает современный вузовский профессор как пресловутая русская лошадь. Читает он до десятка лекций в неделю; постоянно правит чужие бездарные тексты; тиражирует дежурные статьи и книги (рейтинги же, а значит - и зарплаты!); как заяц на барабане, печатает бредовые бумаги (чтобы хоть на время отстали надзиратели!).
Речь при этом идет не о качестве, а о количестве, не о сущности, а о видимости, не о деятельности, а об ее бурной имитации… Число вузов растет быстрее, чем колония бактерий, абитуриентов от этого на каждый приходится все меньше и меньше, отсюда непременные сокращения преподавательских штатов. В результате многие работают на кусочек ставки - а это за порогом черты бедности уже не в Мексике, а в Конго.
Да что там маленькое жалование! Скоро с профессоров будут брать деньги за вход, как в том перестроечном анекдоте. Мы на свои кровные покупаем канцтовары, заправляем картриджи; за свой счет ездим в командировки; сами оплачиваем расходы по конференциям, которые проводим; на свое издаем свои монографии и пособия.
Командировочные платят только чиновникам, им же оплачивают их книги, которые написали не они. А недавно нам и вовсе было велено сложиться на зарплату замдекана по работе с молодежью. Произошло это, когда прежний замдекана, немолодой сотрудник нашей кафедры, запросил пощады и оставил своей пост, а достойной, то есть достаточно здоровой и прыткой, кандидатуры на освободившееся место среди его коллег не нашлось. Вот нам и предложили: раз сами такие ленивые развалины, наймите тогда того, кто помоложе да побойчее. И это на полном серьезе и весьма настоятельно.
Франсиско Гойя Капричос. № 43 «Сон разума рождает чудовищ». (Воображение, покинутое разумом, порождает немыслимых чудовищ; но в союзе с разумом оно - мать искусств и источник творимых им чудес)
Студент не тот…
В-четвертых, не тот пошел студент, ох не тот! Прошли те времена, когда юные жаждали учиться, а в группах физфака, например, из тридцати студентов случалось по двадцать краснодипломников. Молодой народ испортили Интернет и единый госэкзамен. При этих не то что про яйца Фаберже нельзя упоминать - не стоит произносить ничего, чего нет в ЕГЭ или в Инстаграме Оли Бузовой.
Нынешний студент даже не про мифологических героев - про Ленина не знает. Для него Маркс родился в Марксе, а Энгельс - в Энгельсе. Читать он умеет только с экрана. В школе его научили не писать, а ставить галочки. Я лично никогда не заглядываю в лекции своих студентов - не хочу получить сердечный приступ.
К экзаменам больше никто не готовится: студенты давно поняли, что за каждого из них вуз борется с преподавателем и непременно победит, так что равно или поздно оценки в их зачетках появятся. И еще: на лекциях нынешний студент сидит в пальто, и не потому что холодно, а потому что снять лень. А иногда и в шортах, больше напоминающих трусы, и не потому что жарко, а потому что с пляжа зашел.
Профессорские фобии
Ну, и пятая причина. Нынешний профессор пребывает в постоянном страхе. Он боится начальства (все, кто не боялся, давно вылетели прочь). Он боится потерять работу, а вместе с ней и возможность заниматься наукой, ведь современная наука - дело коллективное. Он боится своего природного вольнодумства, которое претит вузовскому руководству, партийным нормам, идеологической цензуре, патриотическим установкам (немцем, немцем был Кант, хотя и жил в Калининграде!), церковным канонам, скудоумию стоящих над ним чиновников.
Он боится развязного и невежественного, плюющего на него с высокой колокольни студента. Он боится не смочь, не доделать, не угодить, бездарно умереть от усталости во время очередной никчемной канцелярской кампании. И себя боится, боится того, что рано или поздно вспомнит великие нравственные принципы и идеалы научного познания и пошлет всех своих мучителей и надзирателей так, как это умеют делать только российские профессора. А еще больше боится того, что никогда не сделает этого…
Вера Владимировна АФАНАСЬЕВА
оригинал материала опубликован в LiveJournal
Франсиско Гойя занимает особое место в испанском искусстве и испанской культуре: не будет преувеличением сказать, что это самый крупный художник , которого дала Испания за триста лет, прошедшие после «золотого века» испанского искусства, отмеченного именами Эль Греко и Веласкеса, Сервантеса и Кальдерона. Особое место принадлежит Гойе и в европейском искусстве своего времени — он намного опередил поиски и дерзания своих современников. Когда сравниваешь произведения Гойи с картинами классициста Давида или романтика Жерико, сразу бросается в глаза, насколько свободен Гойя от каких-либо априорных схем и доктрин, насколько непосредственно реагирует его искусство на окружавшую художника действительность. Кажется, что творческим возможностям его кисти и офортной иглы нет предела. Это сближает Гойю с искусством XX века. Как писал французский исследователь Мальро, Гойя «предвосхитил все современное искусство». При жизни Гойя не был известен за пределами своей родины. Для остального мира его открыли в 40-х годах 19-го века французские романтики, которых привлекла в творчестве художника прежде всего фантастика. Оценка творчества Гойи неоднократно менялась. Для наших современников он не только создатель образов, поражающих своей фантастичностью, но прежде всего большой мастер реалистического искусства. Однако постоянно возрастающий в наше время интерес к творчеству художника вызван не только его мастерством реалиста. Творчество Гойи — это интереснейший человеческий документ и документ эпохи. Именно поэтому его картины и офорты не могут оставить равнодушным — их принимаешь или не принимаешь. Жизнь и творчество Гойи начинались в XVIII веке — существовавший порядок вещей казался тогда прочным и неизменным; умер художник в 1828 году, когда после мучительной ломки рождались новое общество и новая культура. Художник оказался в исключительном положении: оставаясь блестящим знатоком испанской жизни XVIII века, испанских традиций, он приобрел новый взгляд на мир, взгляд человека XIX века, расставшегося со многими старыми иллюзиями, предрассудками и суевериями. Эта позиция на рубеже двух столетий, на грани двух исторических эпох позволила Гойе с большой достоверностью и страстностью отразить в своем творчестве противоречивость и сложность своего времени. Франсиско Гойя родился 30 марта 1746 года в арагонской деревушке в семье позолотчика. Юность провел в Сарагосе и Мадриде, учился живописи, в 1764 и 1766 годах выставлял свои картины на конкурс в Академию Сан-Фернандо, но потерпел неудачу: картины не были приняты. Затем уехал в Италию. Вернулся в 1771 году. Живопись итальянского классицизма и античное искусство не привлекали Гойю. Он много копирует Веласкеса, совершенствует свою живописную технику, делает первые офорты. В 1776 году Гойя начал работать на королевской шпалерной мануфактуре в Мадриде. За 15 лет он создал большую серию так называемых картонов — композиций, по которым изготовлялись шпалеры. Эти работы заставили говорить о Гойе как об одном из самых крупных мастеров в изобразительном искусстве Испании. Несмотря на прикладной характер, ограниченность тематики и выразительных средств этого жанра, уже здесь Гойя показал себя как оригинальный и самобытный мастер.
Картины Гойи отличает радостное, мажорное мироощущение. Перед нами небольшие жанровые зарисовки народной жизни, в которых нет нарочитого изящества и утонченности. В картоне «Завтрак на лужайке» (1788, Лондон, Национальная галерея ) Гойя показывает группу из пяти кавалеров и двух дам во время пикника. Никакой идеализации: национальные испанские костюмы, выразительные, подчеркнуто некрасивые лица.
В других картинах Гойя еще дальше отходит от французских образцов: в композициях «Ходули» (1791—1792, Мадрид, Прадо), «Игра в пелеле» (1791, там же) он показывает народные игры и развлечения. Гойя не только противопоставляет торжественному холодному придворному портрету и классицистическим композициям радостную стихию народной жизни, — но в таких картинах, как «Зима» или «Раненый каменщик» (обе — 1786, Прадо), он показывает полные драматизма сцены из жизни простых испанцев.
Работа на королевской мануфактуре все меньше удовлетворяла художника, хотя и принесла ему почет и славу: в 1780 году он был принят в члены Академии Сан-Фернандо, где в скором времени стал сначала вице-директором, а потом и директором живописного отделения, в 1789 году — назначен придворным живописцем нового испанского короля Карла IV.Отказавшись от работы над шпалерами, Гойя приступает к созданию живописных полотен. К 90-м годам относятся несколько картин, в которых Гойя запечатлел характерные сцены испанской жизни.
В «Похоронах сардинки» мы видим народный праздник, который проводился в Испании в последнюю среду перед великим постом. Гойя прекрасно передает задор и искреннее веселье, охватившее участников празднества.
А вот другая процессия — «Процессия флагеллантов». Это иная, оборотная сторона жизни народа. Процессии флагеллантов, самобичующихся, были запрещены в Испании еще в 1777 году, но, как и многие другие суеверия, этот обычай настолько укоренился в сознании людей, что, несмотря на запрет, шествия флагеллантов продолжались и в начале XIX века. Динамичность композиции, ее нервный ритм подчеркивают эмоциональную напряженность сцены, граничащую с безумием экзальтацию, в которую впала толпа.
В картине «Заседание трибунала инквизиции» под тяжелыми сводами огромного зала на помосте сидят осужденные в высоких остроконечных шапках, разрисованных языками пламени, — каросах, которые надевались на жертв инквизиции. За столом восседают члены трибунала, чуть ниже — монахи-доминиканцы. Заседание в разгаре. Гойя противопоставляет мужественность жертв низменности палачей.Параллельно Гойя работает над «колдовской» серией. Это небольшие по размеру картины, в которых художник обращается к суеверным представлениям о силах ада и зла .
В центре «Шабаша ведьм» (Мадрид, Музей Лаэаро) изображен дьявол в виде огромного козла. Вокруг него сидят ведьмы с тельцами младенцев в руках. По освещенному луной небу летят демоны в образе черных летучих мышей. Эта картина, как и «Лампа дьявола», «Кухня ведьм» и другие, свидетельствует о том, что в творчество Гойи проникает фантастика, ставшая в дальнейшем одной из главных особенностей его искусства.Картины, созданные в 90-е годы, тематически связаны с его известным произведением — серией офортов «Капричос» — и являются своего рода прелюдией к этому произведению. «Капричос» были созданы в 1797— 1798 годах. В этих офортах отразились многолетние наблюдения художника над испанской действительностью, его стремление к изменению существующего порядка вещей. Торжество Глупости над Разумом, суеверие, нравственное падение — эти темы проходят красной нитью через все 80 офортов серии.
Долгое время исследователи пытались расшифровать тайный смысл листов: намеки на исторические события того времени, на конкретных лиц и конкретные обстоятельства из жизни самого художника, но их поиски не увенчались успехом. Дело в том, что в «Капричос» Гойя создал обобщенный философский образ действительности, не прибегая к иносказанию и «эзопову языку». Он мыслит противопоставлением категорий: день и ночь; разум и глупость, суеверие; молодость и старость и т. п.Фантастика служит для более глубокого раскрытия реальности. Эпиграфом к «Капричос» может служить подпись к 43-му листу: «Сон разума рождает чудовищ». Этим сном спит Испания — страна, оказавшаяся на окольных путях Истории; страна, в которой правит Глупость, а не Разум; страна, где суеверия, веками внедряемые в народ, стали неотъемлемой частью его сознания. Картина, которую рисует Гойя, неоднозначна: виновны не только палачи, но и жертвы. Развращенные многовековым царством Глупости, они не стремятся вырваться из-под ее власти. «Капричос» начинаются с сатирических зарисовок испанской жизни; постепенно персонажи офортов — махи, старухи-сводни, глупцы, попадающиеся в сети продажных женщин, монахи — изменяются, в их облике начинает проявляться их подлинная сущность. Все меньше человеческого и все больше животного, ведьмовского мы видим в лицах.
Вот лист 23. Перед нами снова заседание трибунала инквизиции. На заднем плане — море монашеских лиц, отмеченных чертами порока; единственное сохранившее благородные человеческие черты лицо — лицо осужденной. Но Гойя заставляет зрителей расстаться с иллюзиями. «Безобразие! С такой порядочной женщиной, которая за гроши всем оказывала услуги, такой усердной, такой полезной — и так обойтись! Безобразие!» Род занятий грешницы очевиден. На следующем листе Гойя показывает процессию, которая сопровождает осужденную на костер,— здесь уже не возникает никаких сомнений: жертва не лучше своих палачей.С наступлением Ночи метаморфоза персонажей ускоряется: спадают личины, проявляются подлинные лица. В царстве Тьмы Глупость уже не рядится в одежды лицемерия.
На листе 46 «Строгий выговор» ведьмы и ведьмаки получают последние наставления перед тем, как отправиться на шабаш. «Без выговоров и нравоучений нельзя преуспеть ни в какой науке, — комментирует Гойя, — а ведовство требует особого таланта, усердия, зрелости, покорности и послушания Великому Ведьмаку, который ведает Колдовской семинарией…» В этой колдовской семинарии ученики одеты в монашеские рясы, как и те, кто присутствовал на суде инквизиции. Что это, адская пародия на деятельность «святых отцов»? Нет, это портреты, обнажившие их сущность.
Одна за другой предстают перед нами силы Тьмы. Вот монахи-доносчики (лист 48) — образ, связанный с деятельностью иезуитов в Испании. Гойя обыгрывает двойной смысл слова sop - lones — доносчики и дующие. На этот раз эти прислужники зла, занимающие низшие ступени в дьявольской иерархии, сами становятся жертвами «дующего» дьявола, летящего на коте. На следующем листе «святые братья» показаны в виде домовых. Алчные и ненасытные, проникающие повсюду.
Картины кошмарного ночного шабаша Гойя перемежает возвратами в реальность. Но на этот раз силы Зла не скрывают своих намерений и целей. Лист 58 тоже построен на игре слов: GERINGAR буквально означает «ставить клистир», а в переносном смысле — «докучать». Монахи обступили несчастного, который молит о милосердии. В руках у одного из них огромный клистир. «Кто станет жить среди людей, — утверждает Гойя, — тому не избежать клистира. А если он этого не хочет, ему придется удалиться в леса и горы. И там он все равно убедится, что жизнь — сплошной клистир». В царстве Глупости человек не может спрятаться от власти Зла, его заставят подчиниться.
Следующие несколько офортов посвящены приобщению к адским ремеслам. Для того чтобы стать полноправным «гражданином» мира Тьмы и приобщиться ко всем его таинствам, недостаточно заявить о своем желании — надо пройти обряд дьявольского крещения. Гойя пародирует каноническую композицию христианского изображения крещения (лист 70): река Иордан превратилась в смрадное болото, из которого торчат головы «окрещенных», голубь (Святой Дух) — в сову, на крыльях которой сидят два колдуна в митрах. Крещение производит козлоногий ведьмак, который крепко держит начинающую ведьму за ноги. Словесная формула обряда такова:
— Клянешься ли ты слушаться и почитать своих наставников, подметать чердаки, прясть паклю, бить в бубен, визжать, выть, летать, варить, подмазывать, сосать, поддувать, жарить — всякий раз, как тебе прикажут?
— Клянусь!
— В таком случае, милая, ты уже ведьма. В добрый час!
Близится час рассвета, когда вся дьявольская нечисть должна попрятаться в свои норы, происходит обратное превращение — монстры и нетопыри начинают приобретать свой «дневной» облик.
Листом 80 «Уже пора», на котором ведьмы и ведьмаки, переодетые в сутаны, снова готовы наставлять на «истинный» путь людские души, править дневным миром, завершается серия «Капричос».Не случайно в художественной системе «Капричос» понятие Разума занимает центральное место. Лучшие умы эпохи Просвещения считали, что после уничтожения старых феодальных порядков жизнь общества будет строиться на разумных началах. Для установления справедливости достаточно будет воззвать к разуму людей. Однако история показала утопичность этой идеи. Это понимал Гойя, бывший современником и свидетелем якобинской диктатуры и наполеоновской империи во Франции. Поэтому «Капричос» обрываются на тревожной ноте. День наступил, но силы Зла не побеждены, они ненадолго затаились и готовы снова двинуться в бой, чтобы подчинить человечество. Нужно немедленно действовать, пользуясь тем, что в дневное время они не так сильны, как ночью!
Продолжение следует.
